ПОИСКИ ЗАСЛУЖЕННОГО СОБЕСЕДНИКА
Андрей Олеар,
поэт, переводчик, преподаватель кафедры истории русской литературы ХХ в. филологического факультета ТГУ
Об этом и многом другом интервью с поэтом, переводчиком, преподавателем ТГУ Андреем Олеаром
Съемки киноработ для канала «Культура» (2020)
Вернулся, помню, из Гималаев, и, верный своему принципу вдохновляться самыми «безумными» идеями, вдруг, как тогда показалось, почувствовал, как могли бы звучать на русском оригинальные английские стихи нобелиата…
Вдруг я понял, что поэзия Бродского удивительно синонимична той грандиозной Природе, которая меня окружает. Если же сравнивать вершины, существующие в мире поэтическом, то Бродский, несомненно, — пик класса Эвереста, Лхоцзе или Канченджанги. Он — одна из самых высочайших вершин мировой культуры.
О, это старая уже история… Дело было в экспедиции сибирских альпинистов на Эверест, которая состоялась уже больше 20 лет назад. Там я и «открыл» для себя Бродского совершенно по-новому. Я брал тогда с собой книжку его стихов — сувенирное, миниатюрное издание. Дело в том, что альпинизм — это история очень серьезная, там каждый лишний грамм на высоту нужно тащить на себе. Если внизу это неважно, то на 7 тысячах метров для любого движения требуется очень много сил. И вот именно там, сидя в передовом базовом лагере, глядя на высочайшую вершину мира, я за пару месяцев экспедиции прочел ту самую книжицу раз, наверное, двадцать.
Как, когда и почему проснулось Ваше переводческое вдохновение, связанное со стихами Иосифа Бродского?
Попытаюсь объяснить. Вы знаете, наверное, что образное мышление несет в себе способность рефлексировать мир наиболее целостно? Представьте, например, «обугленные груши» Пастернака из раннего стихотворения «Февраль» — поэт увидел, как с голых весенних деревьев вдруг взлетели, т. е. «посыпались в лужи», как переспевшие плоды, стаи грачей… Это такой блиц, вспышка! Заходишь в темную комнату, где все непонятно — ты не видишь где и что находится, но чувствуешь, как хлопает форточка, в воздухе висит запах чьих-то духов, бьется на сквозняке штора, клубятся плотные сгустки очертаний какой-то мебели… Но вся эта картинка у тебя никак не собирается, ты не понимаешь, с чем имеешь дело. И тут нащупываешь выключатель, нажимаешь, и в одно мгновение все заливается ярким светом, и ты воспринимаешь картинку целостно, вот в ту же самую секунду. Так работает образ в стихотворении. Это такой калейдоскоп, где вспышки образов/смыслов идут одна за другой; у Бродского эта система работает абсолютно замечательно. В отличие от очень многих своих предшественников и последователей, он научился «производить» поэтическую материю повышенной плотности — «ни единого слова зря»! Интенсификация формы в его стихах настолько велика, что можно, конечно, ему подражать и демонстрировать такое же виртуозное владение тонкими речевыми средствами, но при этом надо быть равным ему философом и мыслителем.
Когда переводишь Бродского на родной его язык, ты, так или иначе, в какой-то момент понимаешь, как все устроено не только в этих конкретных текстах, но и во всей многоязычной поэзии в целом.
Перевод стихов Бродского с английского на русский язык стал колоссальным профессиональным опытом. Когда работал над книгой «Письмо археологу» и другими стихотворениями Иосифа Бродского, написанными на английском языке, я вдруг понял, что у меня в руках присутствует такая своего рода «универсальная отмычка», которой можно попытаться открыть любую другую дверь иноязычной культуры, и речь здесь не только о стихах.
Расскажите про свой опыт переводов Иосифа Бродского, что Вам это дало?
Когда-то коллега, профессор Литературного института
Виктор Куллэ, он же еще один из двух переводчиков всего английского Иосифа Александровича, сказал по этому поводу, что «угодить под влияние поэзии Бродского — все равно, что попасть под поезд». Он был невероятно прав. Искушение говорить на этом языке не оставляет после того, как ты познакомился не только, как в моем случае, с его английскими текстами, но и был пристрастным и внимательным читателем корпуса его русских стихотворений. В какой-то момент ты понимаешь мощь и масштаб происходящего на бумаге, с которыми имеешь дело. Понимаешь, что превзойти это невозможно, как бы ты ни научил свою речь метафорической плотности текста. А я владею этим приемом на достойном уровне.
В принципе работа над переводами его стихов закончилась тем, что я могу вам на пари написать стихотворение в любой манере любого поэта, кого хотите: хотите Левитанского, хотите Слуцкого, хотите Бродского — не отличите. Но оригинальная поэзия устроена так, что в ней не только дикция, не только музыка, не только узнаваемая интонация, но очень важна мысль, которую не сымитируешь. Ведь именно за мыслью стоит весь колоссальный бэкграунд личности: ее культура, ее образование, мощь мышления и сознания. И в этом смысле, конечно, читать Бродского для неустойчивых личностей, незрелых, не крепких в ремесле — это большое испытание.
Вдруг ты понимаешь, что все уже написано, все уже сделано, все уже сказано, и что ты можешь добавить, когда есть мировая литература — корпус великих текстов? И каких! Однако мне повезло, я «переболел Бродским», поговорив его языком на материале его собственных стихов! Вдруг в какой-то момент я понял всю справедливость тезиса великого гуру всех переводчиков, «нашего классика», совершенно своего человека на филологическом факультете Томского университета — Василия Андреевича Жуковского: «Переводчик в прозе раб, а в поэзии — соперник». И ты всегда, когда пытаешься взять планку своего оригинала, ты всегда видишь, с чем имеешь дело, но все равно пытаешься ее взять.
Бродский сам цитировал Ахматову, что главное в любом деле — это величие замысла! И когда ты ведешь свои table-talks — разговоры с великими, ты, конечно, хочешь сделать все максимально достойным образом, чтобы такой разговор в принципе состоялся. Я очень рад своим беседам с Шекспиром, с Леонардом Коэном, с Викрамом Сетом, с Дереком Уолкоттом, с Бернсом, с Иосифом Бродским… Часто вспоминаю мысль академика Ухтомского относительно того, что каждая жизнь человеческая есть бесконечный поиск заслуженного собеседника. Ты всегда будешь иметь в собеседниках того, кого ты заслуживаешь! Ведь мало, чтоб он был тебе интересен, ты должен стать ему интересен встречно. Переводчик находится в совершенно уникальной позиции: он выбирает для разговора тех, кто не может ему отказать, но диалог складывается только тогда, когда толмач старается прыгнуть выше головы, когда величие замысла и труд приводят его туда, в те самые Гималаи, куда до него никто еще не смог добраться.
Как отразилась Ваша работа над переводами поэзии на Вашем собственном творчестве?
Современное сознание, известно, носит характер клиповый, оно состоит из множества дискретных фрагментов. Именно поэзия дает представление о том, как собирать картинку в единое целое. Мы попробовали это сделать. В фильме «История ХХ века» (а это взгляд поэта на события, детали и героев полутора десятков лет прошлого века, великого и трагичного) применены схожие способы подачи поэтического взгляда на мир — стихи, визуальные образы, работа актера. Это совершенно безжалостный по отношению к массовому потребителю продукт. Вот именно — безжалостный, никакого компромисса. Но именно он и дает возможность убедить потребителя, что поэзия имеет право на жизнь, как важнейшее средство познания мира.
Да, у авторов такого киноязыка шансов быть понятым гораздо больше, чем просто показывать кому-то книгу и восклицать, мол, как это здорово. А потребитель, покрутив в руках толстый том, скажет: «Ну и что». Есть разные виды искусства, такие, например, как музыка, живопись, кинематограф, театр… ими ты можешь «достучаться», эмоционально воздействовать на зрителя, увлечь и развлечь его… Художник, в какой бы сложной технике ни работал, получит свой feedback — обратную связь.
Но с поэтической книжкой вся эта история не работает. Очень важно это понимать. Даже интеллектуальный роман (Умберто Эко, например) востребованный временем жанр. Через густую прозу читатель может продраться и какие-то важные для себя смыслы из нее зацепить. Язык поэзии — другой! Что ты с человеком ни делай, если в нем не будет встречной потребности погрузиться в другой мир, понять, ориентируясь на свой бэкграунд читательский, культурный, разнообразный, считывать его смыслы, расшифровывать эти образы, ты ничего с ним своей книжкой не сделаешь.
По этому поводу часто вспоминаю тезис Иосифа Александровича из Нобелевской его лекции, что всегда, во все времена аудиторией серьезной поэзии был лишь процент населения страны. К его тезису я добавил свой собственный, благодаря чему история выглядит почти афоризмом. Внимание: «А если вас по какому-то недоразумению читает 2 процента населения, значит, вы чем-то не тем занимаетесь».
Насыщенность художественного языка поэзии Бродского такова, что одновременно в кадре происходит много вещей, с разной степенью погружения; нужна разная глубина резкости — определить, что происходит на первом плане, на втором, на третьем. То есть Бродский дал нам вот такой уникальный алгоритм воплощения художественного образа одновременно разными творческими средствами.
Выход за рамки традиционных бумажных дел состоялся уже в издании книги дочерей Бродского «Поклониться тени». Эта книга — с изображением огненного кота на обложке (рисунок, кстати, Анны-Марии Бродской) — уже не такой стандартный издательский продукт. Если вы в нее заглянете, то найдете там интегрированный аудиоконтент. Дело в том, что Настя Кузнецова, старшая дочь ИБ, — автор и исполнитель собственных песен. Вы, наверное, помните, что она тоже приезжала в Томский университет, и у нас состоялась встреча в актовом зале, которая, мне кажется, произвела хорошее впечатление на взыскательную университетскую публику. Так вот, в «Поклониться тени» содержатся QR-коды, и если сканировать любой из них вашим смартфоном или планшетом, то на них зазвучит песня в исполнении Анастасии.
Жанр фильма, о котором вы спрашиваете, который мы в каком-то смысле открыли первыми — это интерпретация поэзии на видео способом совершенно неклассическим. Как было обычно — выходит актер, читает текст. Юрский все, что мог сделать в этом жанре, сделал блестяще: его чтение стихов, его киноспектакли — они просто безупречное воплощение в старой классической манере. А мы пошли чуть дальше.
В 2020 г. состоялась премьера киноспектакля «История ХХ века», где переведенная вами английская поэма Иосифа Бродского стала основой сценария.Получился такой гибридный творческий продукт. Почему Вы к этой форме пришли? Вернетесь ли обратно к традиционным бумажным издательским проектам?
Так исторически сложилось, что всем друзьям Бродского, которые по моей линии приезжают в Томск, я, разумеется, показываю родной город так, как я показывал бы его Бродскому. И, в общем-то, хоть я и ругаю Томск медвежьим углом, но в основном я это делаю здесь, обычно, что называется, в сердцах, — после очередного никчемного разговора с начальством… Когда же выезжаю куда-то за Атлантику или Ла-Манш, мне вполне есть что рассказать о нашем городе и за что его похвалить.
Вот поэтому я бы, конечно, показал родной университет, мастерскую друга Леонтия, бор в Тимирязево, кедровник в Губино… Друг Иосифа Александровича Михаил Мейлах, профессор Страсбургского университета, прекрасный переводчик со старофранцузского, первооткрыватель Хармса, первый публикатор его текстов, сказал, что он бы остался жить в нашем ботаническом саду! По совету Мейлаха, специально сюда приезжала княгиня Лобанова-Ростовская — таких княжеских-царских кровей милая и чрезвычайно умная леди (вместе с экс-супругом Никитой Лобановым-Ростовским, они дарители Третьяковки, Эрмитажа, Русского музея). Она была потрясена улицей Татарской, не облагороженной, а вот такой, какая она есть. Сказала, помню, что вот сюда и надо водить на экскурсии западных туристов, потому как именно здесь неподдельный, настоящий облик времени. Ну, еще я очень люблю район «Болото», особенно когда смотришь на него с Воскресенской горы. Люблю ходить по старым улицам, чувствовать, как там пахнет дымом, скакать через лужи. Там тоже время воплощено каким-то совершенно уникальным образом.
И вообще, на самом деле, вся культура, вся литература, вся поэзия — есть разговор о времени, о том, что оно делает с человеком, как обходится с его жизнью и со следами в ней пребывания. Существование во времени, перемены, которые происходят с человеком, влияние его на окружающий мир и влияние мира на него — вот это все самое интересное, о чем надо думать тем, кто занимается литературой. Ведь у слов самые большие шансы против времени, несмотря на всю его силу.
Благодаря Вам Томск, Томский государственный университет, Филфак стали неким местом, которое собрало такую творческую силу по конструированию образа Иосифа Бродского. Так же как у Василия Жуковского, у него есть своя прописка в Томске. А если бы все-таки Иосиф Бродский оказался здесь, и Вы бы с ним пошли гулять по Томску, что бы Вы ему показали, куда бы Вы его повели?